Ликвидаторы — о днях, проведенных на ЧАЭС

26 апреля 1986 года случилась беда мирового масштаба. По международной шкале ядерных событий Чернобыльской трагедии присвоен седьмой (наивысший) уровень опасности. Осознавали ли до конца эту опасность те, кто был брошен спасать мир от случившегося? Вашему вниманию — истории наших земляков, непосредственных участников события, о котором они будут помнить всю свою жизнь…

Ощущение БЕДЫ

Анатолий Аркадьевич Бедик, пенсионер, ликвидатор аварии на ЧАЭС:

— Родился в Любанском районе, служил на флоте, работал в Солигорском ГРОВД. В сентябре 86-го наша группа прошла комиссию в сборном отряде Минского облисполкома и отправилась в Брагинский район, в деревню Бабчин, чтобы охранять общественный порядок на закрепленной 30-километровой зоне. От мародеров охраняли и несколько раз задерживали цыган. С телевизорами задерживали, телефонами — все это накапливает стронций, а мародеры их людям сбывали. Вот для того, чтобы это пресечь, мы там и находились. Представьте, сколько было соблазна у «нечистых на руку»! Брошенные автомобили, техника, домашняя утварь. Людей спешно эвакуировали, и все дома стояли нараспашку.

А знаете, хорошо люди там до аварии жили. Какие добротные были у них дома! Мы по долгу службы заходили в них (имели право), а потом заново опечатывали. Помню, спускаемся в погреб, а он ломится от разносолов — банки с закатанным мясом, салом. Признаюсь, ели мы то мясо — ну не пропадать же добру! (смеется). Или в колхозное правление заходишь, а там все на полу валяется — документы, мебель. А на поле трактор с поднятыми плугами стоит. Словно чья-то невидимая рука взяла и вычеркнула людей из привычной жизни…

Когда со стороны реактора шло облако, в небе постоянно висели вертолеты и распыляли специальное вещество красного цвета, чтобы «прибить», утяжелить облако, чтобы оно не перемещалось дальше. А ветер почему-то всегда гнал эти облака в сторону Беларуси…

Физическое состояние? Металлический привкус во рту и постоянная головная боль. У кого-то из ребят носом шла кровь. Медленно так текла и не останавливалась.

А потом нас перебросили в Наровлянский район, в патрульный пункт Тешково. Какие там места! Какая природа! Только вместо зелени на деревьях — «ржавчина»… Каждый день выезжали на 12-часовую службу, взяв с собой две фляги с водой. У нас у самих были приборы, и химики военные с ними ездили, но в разных местах показатели были разными.

Спускаются сумерки и — ни звука вокруг! Мертво. Журавли колодезные тоскливо так скрипят, и только ветер хозяйничает во дворах. А в душе — ощущение большой беды. Знаете, это когда под ложечкой сосет. Как животный страх. Жуть…

Иногда где-то кошки мяукали (живность домашняя быстро дичала). А однажды наш уазик сбил совсем ошалевшего волка, у которого от радиации клочьями лезла шерсть. Помню еще один запавший мне в душу случай. У нас на КПП вагончики специальные стояли. Ночь. Выхожу из вагончика, только открыл дверь, а у самого носа кто-то как фыркнет! Смотрю — лошадь. К человеческому теплу прибилась бедолага. Постояла немного и ушла в лес…

Мы, конечно, многого не понимали. Например, как так: местных жителей выселили, а нас заселили. Хлопец из нашей команды умер в течение года. Молодой, красивый. Я тоже потом много мыкался по больницам, но выкарабкался. Хватило всем этой заразы. А вот кому досталось по-настоящему, так это ребятам из Ростовского батальона. Они работали на самом реакторе. Вот они, можно сказать, угасали на глазах…

33 дня я там пробыл, а потом нас сменила Вологодская школа милиции. Так ведь в аду этом половина Советского Союза побывала: курсанты, срочники. А форму, которую я носил, сразу же сожгли… Казалось бы — столько времени прошло, а Чернобыль — нет-нет, да и приснится. Ребят наших часто вспоминаю. Многие уже ушли… Пережитого не забыть. Это, как побывать на войне. Кто там не был, не видел, не прочувствовал, тому никогда этого не понять…

63 дня…

Елена Ивановна Слагода, акушер организационно-методического кабинета Солигорской ЦРБ, ликвидатор аварии на ЧАЭС:

— Я из учительской семьи. Мама преподавала в школе язык и литературу, а папа был учителем физкультуры и вел военную подготовку. Родом я из Клецкого района. Детство? Отличное деревенское детство. А после 8 класса началась взрослая жизнь — стала студенткой Барановичского медучилища, выучилась на фельдшера-акушера, а в 86-м по распределению приехала в Солигорск. Правда, мест в больнице по моей специальности тогда не нашлось, и я работала медсестрой в палате для новорожденных. Работала сутками. Отдохну пару часиков и — снова «в бой». Ну а что тут такого?! Молодая была, полна сил, и девчат-напарниц, у которых уже были свои семьи и детки, хотелось выручить. Да и лишняя копейка была кстати. Словом, работала столько, сколько могла.

Где-то в двадцатых числах ноября возвращалась после суток в свое общежитие, а вахтер мне с порога и говорит: «Звонили из военкомата. Вы должны туда явиться завтра к 10 утра. С личными вещами». Собрала я свой нехитрый скарб, позвонила маме, а та распереживалась, конечно. Что чувствовала я сама? А мне просто хотелось что-то поменять в своей рутинной жизни и немного отдохнуть от суток и ночных смен. Мне ведь всего 19 исполнилось. Рассуждать со всей серьезностью о том, что ждет там, впереди… нет, как-то было недосуг. Словом, привезли нашу группу в воинскую часть Слуцка и выдали военное обмундирование: бушлаты, сапоги, шапки. Пробыли мы там двое суток — ждали, когда приедут люди из Гродно и Бреста, а потом нас на четырех «Икарусах» в сопровождении милиции повезли в Брагинский район, пресловутую «30-километровую зону» (зону отчуждения вокруг ЧАЭС — одно из самых жутких мест на земле, прим. автора).

Шлагбаум. В автобус зашел военный, проверил наши документы, и мы поехали дальше, в пункт назначения — военный госпиталь. Расселились в общежитии деревни Рудаково по 4 человека в комнате, где стояли двухъярусные кровати. Выдали нам одежду, а нашу забрали (в мешки и — в подвал). Новая форма, в отличии от прежней, подходила по размеру. Еще выдали теплые колготы и шерстяные юбки. Нас там 42 девушки было, а остальные — мужчины. Несколько полков стояло из России и Украины. И началась иная жизнь… Подъем в 7.00 утра, завтрак и развод (построение). В первый же развод командир полка Мельников объявил, мол, на кого укажу, тот делает шаг вперед. Я среди них и оказалась, а Мельников: «Завтра в 4.00 утра заступаете на кухню». Так меня это возмутило, что я не побоялась и обратилась к командиру, мол, как так, я сюда по специальности ехала работать, а меня на кухню в подсобку определяют! В итоге меня переквалифицировали в лаборанта.

Каждый день я и еще несколько девчонок делали забор крови у тех, кто «смывал» радиацию с крыш домов. Делали забор до их отъезда и после возвращения. Выезжали для забора и рано утром, и по ночам, и даже на вертолете летали. Наш день был ненормированным, со своим режимом. А все эти манипуляции делались для науки, чтобы выявить, насколько меняется состав крови. Не знаю, может, кто-то и по сей день изу­чает нашу работу.

Быт? Ну, к примеру, баню все посещали ежедневно — это было обязательно. Перед входом в столовую (а кормили нас на совесть!) или в общежитие мы обязаны были вымыть обувь водой из резервуаров со специальным раствором. Еще нам выдавали «карманные» деньги, и мы ходили в магазин, где продавалась продукция, которую нельзя было найти в обычных магазинах того времени: очень красивые скатерти и постельное белье, свежие фрукты и вкуснейшая тушенка. Все товары были упакованы в пластик. Кстати, тогда я впервые попробовала пакетированный сок. Нет, ничего из перечисленного привезти домой я не могла — нельзя было. И никто не мог… Новый, 1987-й, я встретила в госпитале. Мы с девочками подготовили концерт, а моя подруга была Снегурочкой. Хороший получился концерт, а через месяц я вернулась домой.

В «зоне отчуждения» я пробыла 63 дня. Говорили, мол, женщинам нельзя было там находиться больше 42 дней, но, должно быть, не успели сформировать нам замену. Случилось то, что случилось. Выспалась ли я, о чем так мечтала? Ну что вы! (смеется). Какой там сон! Но ведь это же была наша молодость! А столько было комплиментов в наш адрес! А мы — молоденькие, да в форме… Информация о происходящем была очень скудной. Тогда мы мало что понимали, и только спустя годы я стала анализировать, через ЧТО нам пришлось пройти. Просто мы доб­росовестно исполняли приказ, и кто знает, КАК бы оно сложилось, относись мы к этому не с таким патриотизмом и ответственностью. Время было такое…

Ученые утверждают, что на белорусских землях Чернобыльская катастрофа будет напоминать о себе как минимум до 2 400 года.